Русские же писатели постгоголевской эпохи по-своему, может, и неплохи, но Украине совершенно чужды и абсолютно не нужны украинцам.
Льву Толстому в «Анне Карениной» и «Войне и мире» «не хватает общей идеи», поэтому читатель не знает, любить ему героев этих книг или нет. Из романов Льва Толстого не выносишь «высокой идеи, не набираешься мыслей ни общественных, ни политических, <…> не поднимаешься разумом ввысь, как будто прочитал какой-нибудь французский роман старой школы вроде “Монте-Кристо” или “Парижские тайны”» [122] .
Словом, аристократическая, «панская» литература Толстого и Гончарова ни уму, ни сердцу украинцев ничего дать не может.
В поэзии Некрасова слишком мало поэтичности – даже его лучшая, с точки зрения Нечуй-Левицкого, поэма «Кому на Руси жить хорошо» «неэстетична и даже грубовата». В романах Достоевского, «при глубине психологического анализа», нет элегантности, а «фантазия такая убогая…».
Больше всего нравится Нечуй-Левицкому русская реалистическая проза (от тургеневских «Записок охотника» до сочинений Николая Успенского, Глеба Успенского, Федора Решетникова) и драматургия Александра Островского. Это всё хорошая литература, потому что без прикрас изображает все ужасы жизни москалей и все самые дурные их свойства.
«В комедии (Островского. – С.Б.) “Свои люди – сочтемся” главное действующее лицо – очень богатый московский купец-банкрот Самсон Силыч Большов; это тип московского купца-самодура, для которого нет никаких законов на свете. Он человек непросвещенный, темный, как мужик, а в семье такой деспот, о каком славянство и Украина даже не слышали. <…> Самодуры очень религиозны, но по-московски, они только постятся, то есть едят очень дорогую рыбу, а не мясо, и исполняют только внешние обряды религии, целуют чудотворную <…> икону Богоматери, а Бога совсем не боятся. <…> Жёны этих самодуров – рабыни, как турецкие гаремницы. Дочки и сыновья – несчастные люди, которых они женят и выдают замуж за кого хотят» [123] .
Украинское мещанство, по словам Нечуй-Левицкого, совсем не похоже на русское, украинская буржуазия не так груба и жестока, как русская, ее нравы мягче, ведь «Украина старше Московщины», цивилизация пришла на украинскую землю непосредственно из Византии и, через Польшу, из Европы.
Пьесы Островского, сочинения Успенского, Решетникова очень полезны для русских: пусть узна́ют самих себя, может, устыдятся. Но для «цивилизованных» украинцев и для других не менее «цивилизованных» славянских народов это просто «зверинец, полный всяких монстров».
Словом, Нечуй-Левицкий не только убежден в национальном превосходстве украинцев над русскими, украинской литературы над русской, но и уверен: России и Украине нечего делать вместе.
«Любить Украину до глубины кармана»
Украинцы – нация еще более литературоцентричная, чем русские. Их национальный подъем начался в середине XIX века с фантастического успеха «Кобзаря» Шевченко, когда тысячи молодых людей стали учить родной язык, интересоваться украинской историей и культурой. Лев Гумилев считал, что сила нации (он называл ее менее политизированным греческим словом «этнос») зависит от количества социально активных людей, пассионариев. Таких на Украине появлялось все больше. Некоторые становились революционерами; первая украинская политическая партия в России так и называлась – Революционная. Разумеется, она была нелегальной. Но, быть может, куда важнее для нации были не политические авантюристы, не фанатики, не искатели приключений, а мирные, но активные люди. Такими были Михаил Грушевский, Александр и София Русовы, таким был Евгений (укр. Евген) Харлампиевич Чикаленко. На Украине он пользуется столь большим почетом и уважением, что в честь него собираются переименовать площадь Льва Толстого в Киеве.
Евгений родился в семье помещика-землевладельца. Учился в Одессе, затем в Елизаветграде, который был в конце XIX века одним из центров украинской культурной жизни. В одном классе с Евгением учились братья Тобилевичи, которые прославятся под псевдонимами Панас Саксаганский, Микола Садовский, Иван Карпенко-Карый. Первые двое – знаменитые, даже легендарные актеры. Карпенко-Карый – драматург, которого сам Иван Франко назвал «одним из отцов современного украинского театра». Именно в Елизаветграде собрал свою знаменитую труппу Марк (укр. Марко) Лукич Кропивницкий.
Чикаленко поступил в Харьковский университет, где начал читать нелегальную литературу и увлекся идеями украинского социалиста Драгоманова. Евгения арестовали, но обошлись с ним мягко – отправили под надзор полиции в его же родное имение Перешоры (Херсонская губерния). Там Чикаленко и нашел себя.
На мировом рынке росли цены на зерно, и землевладельцы распахивали всё больше земель под пшеницу. Но монокультура быстро истощает почву, начала падать урожайность даже богатейших украинских черноземов. В засушливый год едва удавалось наскрести зерна для нового посева. Чикаленко сравнивал позднее такое хозяйствование с игрой в карты: в урожайный год обогащались, но в засушливый можно было совершенно разориться.
Евгений же Харлампиевич, получив в наследство 200 десятин земли, повел дело по-новому, по-научному. Он изучал современную литературу по агротехнике, вводил севооборот, чтобы земля восстанавливала плодородие, но и не простаивала под паром. Так хозяин получал хорошие урожаи не только пшеницы, но и льна, кукурузы, овса, ячменя. Из Америки Чикаленко выписывал плуги, молотилки и прочую сельскохозяйственную технику. Сам занимался селекцией, и не без успеха. Лучшие овцы были в хозяйстве Чикаленко, лучшие волы – тоже в хозяйстве Чикаленко.
Большую часть земель он отдавал в аренду крестьянам, но позаботился об их агротехнической грамотности. В 1897 году Чикаленко издал в Одессе книжечку «Розмова про сельське хазяйство. Чорний пар, плодозмін і сіяна трава». Она стала настоящим бестселлером, была признана и крестьянами, и профессиональными агрономами. На сельскохозяйственной выставке в Екатеринославе «Розмова» получила золотую медаль. Вскоре Чикаленко выпустил еще несколько своих «Розмов»: про домашний скот, про кукурузу и свеклу, про виноград и т. д. Книжки печатались не только в Одессе, но и в Петербурге. Общий тираж достиг 500 000 экземпляров – цифра для тех времен невероятная, фантастическая. «Розмовы» Чикаленко стали самыми важными и читаемыми книгами наряду с шевченковским «Кобзарем».
Чикаленко хотел, чтобы вчерашние батраки стали крепкими хозяевами. Он и сам богател, покупал новые земли, но богател и крестьянин-арендатор. Вскоре Чикаленко приобрел еще одно имение – Кононовку (укр. Кононiвка), 1100 десятин земли, в пять с половиной раз больше, чем получил по наследству.
Известно, что чем больше у человека денег, тем неохотнее он их тратит. А Чикаленко говорил: «Украину надо любить не только до глубины души, но и до глубины кармана». Чикаленко стал одним из немногих, кто тратил на «украинское дело» не только силы, но и деньги. Не чужие, не австрийские, а свои собственные, кровные – многие тысячи, десятки тысяч полновесных золотых рублей.
Он частично финансировал литературно-научный журнал «Киевская старина» и за свой счет платил гонорары украинским писателям: прозаикам Владимиру Винниченко, Михаилу Коцюбинскому, критику Сергею Ефремову. Все они получали деньги из кармана Чикаленко.
В России украинцу-меценату было не развернуться, и Чикаленко поддерживал украинское дело в австрийской Галиции. На его деньги во Львове построили Академический дом (общежитие) для студентов-украинцев – Евгений Харлампиевич хотел, чтобы учиться во Львов приезжали не одни лишь галичане, но и жители Большой Украины. Так Чикаленко помог небогатой украинской молодежи получить не только образование, но и, так сказать, национальное воспитание: Львов тогда уже стал центром легальной украинской политической жизни.