Борис Миронов, один из крупнейших современных русских историков, доказывает, что с течением времени и украинцы, и русские жили всё лучше. Промышленный бум, начавшийся еще при Александре III, создал новые рабочие места для сотен тысяч малоземельных крестьян. Они пошли в город зашибать деньгу. Сельскохозяйственное производство росло из года в год. Столыпинская реформа освободила мужика от общинных переделов (хотя на Украине и прежде переделов не было), сделала хозяином своей земли.

К началу XX века уровень жизни населения быстрее всего рос на Украине, в Прибалтике, на русском Северо-Западе (Санкт-Петербург), в промышленном центре (Москва), Приуралье и Черноземном центре [146] .

В начале XX века Украина уже не была исключительно хлеборобной провинцией. «Заводы в Екатеринославе, Одессе, Николаеве и других городах росли с чисто американской скоростью» [147] , – писал Исаак Мазепа. Донбасс стал важнейшим промышленным регионом России, его шахты снабжали углем заводы и фабрики по всей России. Это в наши дни нефть стала «кровью экономики» – в начале XX века ее место занимал уголь. Металлургические заводы Донбасса и Криворожья далеко опережали устаревшие уральские заводы. Российские, немецкие, английские капиталисты вкладывали огромные средства в строительство новых предприятий.

На месте казенного Луганского завода вырос большой промышленный (16 заводов и фабрик) город Луганск. На месте села Александровки британский бизнесмен Джон Юз (Хьюз) построил металлургический комбинат, давший начало большому промышленному центру – Юзовке (современный Донецк).

Харьков был крупным центром промышленности и торговли [148] . Процветающая Одесса стала важнейшим торговым портом России, одним из крупнейших городов империи, уступая только Петербургу, Москве и Варшаве. Богатые земли Полтавщины и Новороссии давали столько зерна, что Россия не раз сбивала на мировом рынке цены на пшеницу, то увеличивая, то уменьшая экспорт зерна. А этот экспорт шел как раз через Одессу. Ее золотой век будет продолжаться вплоть до самой революции. Киев вернул свою былую славу прекрасного, богатого и культурного города. Промышленный Екатеринослав опережал Киев и даже Одессу: «…электрические звонки, телефоны, электрическое освещение в домах и на улице, даже электрический трамвай, нарядные открытые вагончики которого бегали вверх и вниз по главному бульвару города, рассыпая синие электрические искры и наполняя всё вокруг звоном и виолончельными звуками проводов» [149] . Валентин Катаев сравнивал этот город с Клондайком, «где можно было загребать золото лопатами» [150] .

Словом, украинские земли не были ни бедными, ни отсталыми, ни ущемленными.

Хотя были в этом «украинском мире» и свои «депрессивные» регионы.

Так Владимир Нарбут писал о сравнительно благополучной Черниговщине. Еще беднее жила Волынь, особенно ее северные уезды, украинское Полесье. Крестьяне страдали от малоземелья: земля, как и в старину, была у ненавистных помещиков-поляков. В этой богатой лесом стране строили не традиционные хаты, а почти настоящие избы: пятистенный сруб покрывали соломенной крышей. Но до конца XIX века здесь еще хватало закопченных курных изб, топившихся по-черному. В селе Колодяжном нищета была такой, что не хватало даже деревянных мисок: «Ели из “долбанок” – небольших углублений, наподобие лунок, в горбыле, специально вставленном вместо доски в стол. После еды эти лунки вытирали тряпкой, иногда мочалкой» [152] .

Не удивительно, что Волынь дала очень много переселенцев. Одни эмигрировали в далекую Канаду и вместе с украинцами-галичанами, мигрантами из австрийской Галиции, положили начало самой богатой и влиятельной из украинских закордонных общин. Другие, воспользовавшись столыпинской реформой, ехали в Сибирь, в Поволжье или Туркестан. Их дела поначалу тоже складывались неплохо. Богатая земля давала хорошие урожаи, правительство защищало от киргизов. При конфликтах с «туземцами» колонисты-великороссы помогали колонистам-украинцам, вместе отстреливались. И все-таки украинцы не считали русских своими. Они еще долго называли их кацапами, которые живут «не по закону Божьему и каждый по своей привычке». Например, работают в церковные праздники [153] . Это шокировало западных украинцев.

Оставшиеся на Волыни шли работать на сахарорафинадные заводы или батрачили на плантациях сахарной свеклы, что появились во многих латифундиях правобережной Украины. Города и здесь, как и по всей Украине, были иноэтничными и иноязычными. Главным городом Волынской губернии был Житомир. Половину населения Житомира составляли евреи, затем следовали русские, а украинцы и поляки делили третье-четвертое места.

У российского читателя, если он не бывал на Западной Украине, ассоциации с этим городом будут литературные. Сначала, скорее всего, детские стихи Маршака «Дама сдавала в багаж…» (Приехали в город Житомир. / Носильщик пятнадцатый номер / Везет на тележке багаж…). Затем, конечно, Лариосик из «Белой гвардии» – именно из Житомира приезжает в Киев трогательный и нелепый персонаж Булгакова. От самого названия этого города как будто веет захолустьем. И недаром: «Тихий захолустный малороссийский городок, живописно раскинувшийся на берегах реки Тетерева» [154] , – так описывает Житомир архиепископ Евлогий, приехавший тоже из далеко не столичного Холма. Между тем жизнь в дореволюционном Житомире была недурной. Этот город славился дешевизной и хорошим климатом, поэтому туда охотно переезжали доживать свой век отставные петербургские чиновники. Мягкие зимы южной Волыни не сравнить с петербургскими, а окружавшие город густые лиственные леса спасали от ветров и умеряли летнюю жару. Магазины Житомира понравились и Шульгину, привыкшему к роскоши Киева и Петербурга: «Житомирские перчатки славились на весь край. Нарядные польки продавали и отменные духи. Они улыбались как балерины, и серьги в их ушах вздрагивали горделиво» [155] . И если так жила беднейшая Волынь, говорить об Украине как о несчастной российской колонии просто невозможно.

Как наживают врагов

1

В правление царя-реформатора отношение к украинцам и украинскому вопросу резко изменилось. Российские власти испугались украинского сепаратизма, хотя поводов к таким страхам практически не было.

В 1876 году в немецком курортном городе Бад-Эмсе император Александр II подписал указ, который почти на тридцать лет определил характер русско-украинских отношений [156] . Были запрещены преподавание, публикации научных книг и учебников, театральные представления [157] , концерты, публичные чтения на малороссийском (украинском). Даже печатать ноты с малороссийскими текстами нельзя. Публиковать исторические документы и «произведения изящной словесности» разрешалось, но только по правилам русской орфографии. Так под запрет попали все системы украинского правописания, что разрабатывались уже более полувека Павловским, Максимовичем, Кулишом. Разумеется, запрещен был ввоз украинских книг, которые уже в те времена печатались в Лейпциге и Львове, а публикации «произведений изящной словесности» подлежали предварительной цензуре.